Легенда Горный подснежник Златоуста
По обе стороны от Златоустья, в Европу ли, в Азию, подснежники совсем иные. Пушистые, жёлтые, совсем как цыплята. Есть и голубые, есть и синие. Златоустовский горный подснежник куда проще. Тоненький, ломкий стебелёк. Прямо на нем зеленая манжетка листков и несколько белых лепестков на макушке. Вот и весь цветок. Что и говорить, нехитрое творение природы. А землякам моим нет милее.
Выберитесь-ка в весеннее Златоустье, когда ещё сиренев безлистный лес. Когда-то ещё почки лопнут и накинут на него зелёную кисею. Пуст лес. Звуком, запахом, цветом. А ты приникни к дереву. Живой гуд в нём.
Заходили-забродили животворные соки.
Проснулась Мать-сыра-земля. А ты вглядись в неё. Над мертвой травой, прилизанной снеготалом, прямо из снега белые звёзды подснежников.
Зябко становится. Живое же! А так пронзительна низовая стынь. И столь ещё будет разного — и морозца, и ветров студёных. Сколько ещё до надёжного тепла. Не потому ли так трепетно дорога она, первовесточка молодильной зелёной радости. Поставишь утомлённые дорогой, сникшие первоцветики в воду. Напьются вдосталь, повеселеют. Любопытно заглазеют, ясноглазые. И чудо чудное! Войдёт в дом апрельский лее. Знобкая свежесть земного пробуждения. Прозрачная, смутная, как привкус берёзовой крови. Скоро-скоро зелёное время. Падёт наземь зелёный туман, Закипит-запьянит кипень-черёмуха.
Ох как трепетно будоражит душу завтрашней отрадой первоцвет! Веселеть бы, а только… За ночь облетит первоцвет. Опорошит скатерть лепестками. Он не вянет в гибельном тепле. Умирает сразу, не болея. Утром куском льда стеклянка с ненужной водой.
Грустно, горько, стыдно. Как же это ты там в лесу. Не утерпел, сорвал.
Знал ведь, знал… Ради мимолётного чуда — пустить в дом весну — погубил.
А новой весной — новая мука, Букетик. И лес апрельский в доме. И радость-отрада, и грусть, и досада.
Едва ль не полжизни верилось мне, что только в родном Златоустье такой чудо-первоцвет. Парни мои уже в студентах, углубляясь в зелёные дебри ботаники на биофаке, разочаровали родителя открытием. Увы, подснежник наш совсем не редкость на европейских равнинах. Именуется он по-научному анемоном, ветреницей белой или дубравной. Разве не удивит второе название. Получается, как раз в Златоустье цветку и не место.
Ведь в наших горах вовеки веков ни дубочка. Встречается же этот хрупкий цветок у нас, где дуб не растёт, от удивительного своего влечения к прародине. Совсем как птиц, за тысячи вёрст из южного рая на северные, боровые гнездовья.
В древние времена земля уральская была краем вечного лета. И неразлучными были, как и везде, могучий дуб и хрупкий белый цветок. Но вот свершилась великая беда. Сковала землю студень. Гибельные языки ледников слизали на своём пути всё живое, и на многие-многие столетия превратился наш край в безжизненную пустыню.
Солнце сумело-таки справиться со льдом, но и тогда не вернулось былое тепло. Многие былые зелёные жители так и не вернулись на свою прародину. Не по силам стало осилить холод и могучему дубу. А слабенькая спутница его, ветреница дубравная, оказалась сильнее. Через горы и реки, повинуясь голосу зелёной своей памяти, упорно продвигался цветок на север и восток, узнавая родные места и заселяя их заново. Так и на Урале. Дуб остановился в предгорье, последние дубравы встретишь возле Аши.
А ветреница дубравная по речным долинам забралась в самое сердце гор, только у каменной стены Урал-тау остановилась.
Разве не восхитит вас эта сказовая история? Как любовь к родным местам дала хрупкому цветку большую силу, чем богатырскому дереву.
Сказочную силу!
А. Моисеев