«Кривославные и даже безславные»
По определению дьякона Свято-Троицкого собора о. Михаила (Бурдукова), «большинство населения Златоуста составляли православные, затем древнеправославные, инославные, кривославные и даже безславные». К древне-православным (они же единоверцы, «двоеданы») относилось почти все именитое купечество. К инославным — католики, лютеране, евреи, магометане. К кривославным — раскольники австрийской, поморской и других сект. А к безславным — те, «кто ни Бога, ни совести не признает».
В начале XIX столетия на Златоустовский завод переселили значительную группу старообрядцев. Сведения о времени их прибытия и численности разноречивы. М. Бурдуков в своей рукописи утверждал будто в 1818 году прибыло их 227 душ мужского пола и 239 женского. Тимофеев, цитируя летопись Трехсвятительской церкви, приводил иные данные: «1820 год марта 11 дня. В Златоустовский казенный завод по Высочайшему повелению прибыли переведенные крестьяне с Тагильского в Пермской губернии состояния господина Демидова завода числом до 700 душ мужеска и женска пола. Сии люди почти все староверы».
Местному духовенству и горному начальству пришлось в свое время немало потрудиться, оказывая противодействие расколу. Надо сказать, что отношения официальных властей к старообрядцам постепенно менялись в сторону большей терпимости. Тех, кто издавна числился в раскольниках, не трогали. Вот свидетельство 1832 года: «Старообрядцы собираются в свободное от работы время в горницу мастерового Лаврентия Шевалдина для чтения книг священного писания. В оной горнице имеется полка во всю переднюю стену, на коей поставлено несколько на досках писанных икон и медных распятий, перед коими повешены медные полуженные лампады с восковыми свечами. Старообрядцы собирались в подобные же горницы к другим мастеровым, а местное начальство, видя, что они совращения никакого из православия не производили и законопротивного не чинили, запрещения для приходу чтения книг не делало».
Как известно, раскол дробился на несколько направлений или «толков». Сторонники одного из них не имели священников и обходились только руководившими общинами начетниками. Их именовали «безпоповцами». Другая часть старообрядцев, считавшая, что без священников, получивших сан пусть даже в реформированной церкви, обходиться невозможно, принимала священнослужителей, покинувших синодальную церковь. Это направление носило название «беглопоповцев».
В 1846 году в старообрядчество перешел Босно-Сараевский митрополит Амвросий. Его кафедра находилась в Буковинском селе Белая Криница, в пределах Австрийской империи. Это позволило возродить старообрядческую церковь в России в форме «белокриницкого» («австрийского») согласия с иерархами, духовенством и приходами. Священники, рукоположенные иерархами белокриницкого согласия, проникли вглубь России и склоняли на свою сторону целые общины. Это направление так называемых «поповцев», со временем, стало одним из влиятельнейших среди раскола.
Первоначально «тагильцы» относились к «беглопоповцам», а позже разделились на несколько сект. Вскоре часть староверов удалось вернуть в лоно православной церкви. Это позволило осуществить создание единоверческой церкви — особого направления в единой синодальной церкви, допускавшего в качестве компромисса службу по старым нереформированным книгам.
В 1842 году на Златоустовском заводе числилось 149 единоверцев, 86 приверженцев безпоповцев Поморского согласия и 93 старообрядца других толков. Число православных достигало тогда 4178 душ. Староверы проживали также на Саткинском, Кусинском, Аршинском и Миасском заводах, в деревнях Сыростан, Веселовка, Медведевка, Новотагильская, Тургоякская и Куштумга.
Наиболее фанатичные раскольники тайно склоняли на свою сторону прихожан православных церквей. Новообращенные из числа мастеровых бросали работу, семьи и уходили в лесные скиты. Некоторым из них удавалось скрываться по многу лет. Одни проживали неподалеку от своих заводских поселков, подкармливаемые братьями по вере, другие странствовали по России, находя приют в старообрядческих общинах и тайных монастырях. Таганайские скиты и тайный раскольничий монастырь на Ицыле были удобными укрытиями для многих людей, скрывавшихся от властей за различные провинности. Отшельники принимали всех, надеясь, что впоследствии обратят их в свою веру. Поговаривали, будто таганайские скитники не без успеха мыли золотишко на Киалиме и в других местах.
Уклонение в раскол было одной из главных причин бегства мастеровых от работ. Так П. П. Падучев (местный краевед) приводил один из таких случаев, когда в сентябре 1848 года бежал с Миасских золотых приисков Иван Фокин. Он обосновался у горы Юрмы, найдя там избушку, где «спасался» такой же беглый. Через год оба перебрались в большой скит, куда наведывался поп так называемых «австрийцев» отец Анатолий. Со временем он посвятил Ивана в иноческий сан, а сам ушел в юрюзанские леса. Вынуждены были бежать дальше в леса и другие «насельники» Таганая. Фокин еще несколько лет провел в пещере на Уральской сопке, кормясь подаяниями крестьян-староверов из окрестных деревень. Позже, наслышанные о нем последователи белокриницкого согласия из сельчан Челябинского уезда, упросили его стать их священником. Какое-то время он жил припеваючи, разъезжая от одной общины до другой на паре справных лошадок. Но однажды был пойман в селе Караси с документами на имя отставного миасского мастерового Дмитрия Мельникова. После выяснения личности лжесвященник предстал перед Златоустовским горным судом. Приговор гласил: «За бегство со службы, уклонение от православия и принятие священнического сана Фокин присуждается к наказанию шпицрутенами через сто человек четыре раза». Мера эта была по тем временам сравнительно мягкая, тем не менее, страшась телесного наказания, Иван покаялся и объявил о возвращении к православию. С учетом этого приговор был смягчен, и в сентябре 1895 года, ровно через 11 лет после побега, он получил свои сто ударов ивовыми прутьями.
Случалось, что в раскол подавались не рядовые люди. Так, ярым старообрядцем стал Трофим Байдосов, работавший бухгалтером расчетного стола заводской конторы и имевший чин урядника. Уговоры начальства и угроза наказания не помогли. Было вынесено решение: «Выслать... в Воскресенский единоверческий монастырь на две недели для проведения ему увещевания для обращения из раскола»... Увещевание монахов тоже не помогло. Специалист он был очень толковый, и все же руководство, потеряв надежду на исправление, вынуждено было даже принять решение о переводе его на Богословский завод — традиционное место ссылки фанатичных раскольников. Впрочем, это исполнено так и не было. Со временем Байдосов стал признанным авторитетом «поморцев», а многие поколения его потомков продолжали истово хранить заветы старой веры.
«Уфимские епархиальные ведомости» отмечали: «Когда в 1861 году была объявлена свобода от крепостной зависимости, многие таганаевские отшельники вернулись к своим женам, некоторые из них занялись торговлей и располагают крупным капиталом, а некоторые и без всякого дела жили безбедно». Впрочем, традиция уходить по своей воле в скиты сохранялась еще долгое время. Отшельники выбирали укромные уголки в дебрях Таганая и Юрмы и обосновывались там. Среди златоустовцев об этом ходило немало преданий, где правда перемешалась с небылицами. Падучев писал на основе народной молвы: «Раскольничьи скиты строились не на земле, а под землей, до того искусно маскируясь глыбами, вывороченными с корнем деревьями, мхами и тому подобное, что не посвященные в тайну не могли их найти...»
В 1911 году один из православных священников, описывал традиционное паломничество сторонников белокриницкой иерархии из Златоуста и Кусы на могилы подвижников старообрядчества на Таганае. Он с негодованием писал, что на могилах людей с темным прошлым проводилось богослужение по православному обряду, как над святыми мощами. По его сведениям, наиболее почитаемый «австрийцами» старец Амвросий, упокоившийся на Таганае, был донским казаком, дезертировавшим со службы, а затем и из арестантских рот. Долгое время он скрывался под чужим именем у раскольников на Иргизе, а затем на Таганае. Его духовным братом был беглый мастеровой Аршинского завода Иринарх. Вместе они ушли с Иргиза, когда оставаться там стало небезопасно, вместе проживали на Таганае. Отшельник Виталий также был казаком, но местным — из-под Челябы. Был сослан за кражу золота и, бежав, нашел убежище среди таганайских скитников.
В 1883 году старообрядцы были уравнены в гражданских правах с православными. Они получили разрешение строить молельные дома, но без крестов на куполах и колоколов. К 1894 году в Златоусте староверов насчитывалось 600 душ, в том числе к австрийскому согласию принадлежало 140 мужчин и 150 женщин, к поморскому — 150 мужчин и 160 женщин. Молельные дома «поморцев» содержались в домах начетников Пильнова и Байдосова, а у «австрийцев» в доме купца Козицына. Надо сказать, что среди раскольников переход из одной секты в другую был делом обычным. Тот же Козицын последовательно был приверженцем беглопоморцев, безпоповцев и, наконец, поповцев. Еще один видный старообрядец Уткин с 1880 года по 1896 год побывал в австрийской общине, затем в поморской, часовенной, снова в австрийской и, наконец, пришел в поморскую.
С ростом численности населения росло и число старообрядцев. По данным 1908 года их в городе было 896, а на 1909 год — 901. По уезду в соответствующие годы проживало 3650 и 3770 раскольников. В целом по России их насчитывалось более 2 миллионов. Наряду с различными направлениями старообрядчества, среди златоустовских жителей во второй половине XIX столетия были раскрыты немногочисленные секты хлыстов и скопцов. Приверженцы последней изуверской секты все до одного (а их было 27 душ) высланы на Аландские острова.
Старообрядцы вели замкнутый образ жизни и даже часто внешне выделялись. Мужчины носили одежду старинного покроя, длинные бороды и особую «кержацкую» стрижку. Женщины также вопреки всем веяниям моды одевались в национальный русский костюм. Консервативны они были во всем до мелочей. Сторонились всех, кто не принадлежал к их общине. К православным мирянам относились почти так же, как к «нехристям» и ни за что не могли пить и есть с ними из одной посуды. Как правило, мужчины очень хорошо знали священное писание. Общины имели богатые библиотеки, старинные книги для которых добывались за большие деньги. Нравы в семьях этих старообрядцев были самыми, что ни на есть, патриархальными и строгими. Курение, выпивка и другие вольности были под запретом. Праздность также запрещалась. Народ это был работящий, с предпринимательской жилкой. Жилища приверженцев старой веры отличались добротностью и опрятностью.