Казеннокоштный хребта Уральского - Глава 1 - Аносов: повесть о русском металлурге
К высившемуся над гранитной набережной Невы зданию Горного кадетского корпуса одна за другой подъезжали кареты. В высшем свете с некоторых пор стало модным бывать здесь на выпускных экзаменах. Высокопоставленные особы могли, конечно, ничего не смыслить в горных, как равно и в других, науках. Да их вовсе и не интересовало — хороших ли инженеров готовят в этом тогда единственном не только в России, но и во всей Европе учебном заведении, где обучались специалисты горного дела.
Указом царя Александра I Горный кадетский корпус был уравнен в своих правах с университетом, «как такое учебное заведение, которое по важности и обширности преподаваемых в нем наук и знаний есть одно из первейших в государстве». С тех пор это учебное заведение и стало пользоваться вниманием высшего света. Направляясь на выпускные экзамены воспитанников Горного кадетского корпуса, петербургские вельможи порой и не задумывались над значением этого учебного заведения и еще менее думали о развитии горно-металлургической промышленности России. Высшую знать привлекала главным образом торжественная обстановка, великолепные залы, богатые коллекции минералов и драгоценных камней.
Посещение Горного корпуса было столь же обязательным, как присутствие на открытии выставок или на балах.
Здание корпуса считалось одним из лучших в Петербурге. На двенадцати мощных дорических колоннах— фронтон, в глубине колоннады — высокие окна и двери. Все это создавало впечатление удивительной гармонии, силы, величия. По бокам лестницы, ведущей к колоннаде, были установлены две монументальные скульптуры: одна — сражение Геркулеса с сыном земли Антеем, другая — похищение владыкой земных недр Плутоном Прозерпины, богини, олицетворяющей силу земли.
Над парадной лестницей со сводчатого потолка на массивной бронзовой цепи спускался хрустальный фонарь.
...Почетных гостей встречали офицеры Горного корпуса. Среди приехавших на экзамены были великие князья, министры, духовные лица, писатели, близкие и родственники учащихся.
Перед началом экзаменов директор корпуса представил собравшимся выпускников. Он говорил о миссии, которую им предстоит выполнить, о будущем горного дела Российской империи, о богатейших недрах, ждущих своих исследователей, о заводском производстве, нуждающемся в усовершенствовании. Свою речь он произносил на русском языке, но временами переходил то на французский, то на немецкий, благодарил господ профессоров, отдающих силы на воспитание племени российских горных инженеров.
Присутствовавшие стали переглядываться: всего ведь двенадцать воспитанников выпускал в том году Горный кадетский корпус. Да и за все сорок с лишним лет существования этого учебного заведения его окончило едва триста человек. Ничтожно мало!
После речи командира гости разошлись по залам, охотно осматривали богатые коллекции музеев корпуса, выставки лучших работ воспитанников по рисованию и живописи.
— Этот набросок недурен,— замечает кто-то и читает подпись: — «Аносов Павел». Аносов? Кто такой? Чей?
Гости пожимают плечами — никому не известная фамилия.
...Экзамены продолжались почти месяц. Не все дни были одинаковыми. Когда проходили испытания по прикладным наукам — механике, горному, маркшейдерскому и пробирному искусствам, металлургии и прочим специальным предметам,— редкие кареты подъезжали к зданию кадетского корпуса.
Но подходили последние дни. Учащиеся высших классов приступали к чтению своих сочинений, или «рассуждений до существенных по цели корпуса наук относящихся», и съезд гостей увеличился.
Бывали особенные дни, о которых затем много говорили в столичном обществе. В один из них Горный кадетский корпус посетил Василий Андреевич Жуковский. Его привез профессор университета и Горного кадетского корпуса, почетный член отделения русского языка и словесности Академии наук Дмитрий Иванович Соколов.
Очень неохотно оставил Василий Андреевич свою уютную холостяцкую квартиру. Всего лишь несколько дней назад он был на выпуске в лицее. Но то другое дело, там — поэзия, пиитика. А что Горный кадетский корпус? Как Соколов может соединять в себе столь обширные знания: словесность в сочетании с геологией, геогнозией, минералогией, горным пробирным искусством? От одного перечня предметов, которые читал Соколов, Василию Андреевичу становилось не по себе. Такое мог только Михайло Ломоносов!
Дмитрий Иванович заметил:
— В Горном кадетском корпусе растут новые Ломоносовы...
Весть о приезде Жуковского молниеносно разнеслась среди воспитанников корпуса. В этот день читали свои сочинения Аносов, Чайковский и Девио.
Экзамен начался. Все сочинения выпускников были написаны на иностранных языках. Один лишь Аносов приготовил два текста — русский и немецкий, но читал он по-русски. Это вызвало удивление, даже раздражение: «неужели этого юношу не научили говорить на иностранных языках?!»
Дамы подняли лорнеты, внимательно стали осматривать невысокого роста выпускника с рыжеватым хохолком и голубыми спокойными глазами. Недовольно ерзали на своих местах господа профессора из иностранцев, все годы читавшие свои лекции на иностранных языках.
Но довольной улыбкой расплылось лицо директора корпуса Андрея Федоровича Дерябина, по справедливости считавшегося одним из столпов горного дела в России. Он посмотрел на Жуковского. Поэт был оживлен и, кажется, взволнован.
Закончив чтение своего сочинения по-русски, Аносов кратко, специально для профессоров, изложил его содержание на немецком языке.
Экзаменаторы выставили в своих листах баллы. Как и предвидел Аносов, когда решил читать свое сочинение по-русски, не на всех экзаменационных листах была высшая оценка.
Самый большой съезд гостей был в последний день экзаменов. В этот день производились испытания в искусствах, коим воспитанники обучались в корпусе: в музыке и пении, танцах и фехтовании. И снова среди выпускников выделился невысокий унтер-офицер Павел Аносов. Он прекрасно танцевал и фехтовал, исполнял одну из главных ролей в разыгранной перед посетителями пьесе.
А затем отличившимся выпускникам выдавали медали и другие награды.
Из окончивших корпус в 1817 году лишь двух наградили большими золотыми медалями — Алексея Батракова и Павла Аносова. О последнем на педагогическом совете довольно долго спорили: ему ставилось в вину, что он учился неровно, что был не очень почтителен к некоторым иностранным преподавателям и что он даже свое выпускное сочинение читал по-русски.
Но золотую медаль для Аносова отстоял директор корпуса А. Ф. Дерябин. В списке награжденных Аносов все же оказался на втором месте, хотя и по алфавиту и по оценкам должен был стоять на первом.
Наступил торжественный день выпуска. Оберберг-гауптман Медер огласил список «воспитанников, удостоенных награждения медалями по числу баллов».
Большая золотая медаль присуждалась:
«...Унтер-офицеру Аносову Павлу Петровичу за примерное благонравие, весьма похвальное поведение и успехи: весьма хорошие в геогнозии, технологии, пробирном искусстве, металлургии, горном искусстве и маркшейдерском искусстве!»
Павел Аносов родился в 1799 году* в Петербурге в семье мелкого чиновника Берг-коллегии, впоследствии реорганизованной в Горный департамент. Когда Павлу исполнилось семь лет, его отца перевели в Пермь. Петр Васильевич Аносов родом был из «приказных детей», как записано в формулярном списке. «В тверскую казенную палату он поступил в 1776 году копиистом. Затем служил в городе Осташкове и в Твери по 1798 год, когда был переведен в Берг-коллегию в Петербург. Чин он имел весьма невысокий — коллежский асессор.
Мать Аносова была дочерью прославленного в екатерининские времена (второй половине XVIII века) и позднее механика Льва Федоровича Сабакина. Он оказал большое влияние на развитие и всю судьбу П. П. Аносова.
Л. Ф. Сабакин также родом из бывшей Тверской губернии. После окончания сельской школы Лев Сабакин поступил на службу в тверскую уголовную палату копиистом. Вскоре его перевели в канцеляристы. Однако же интересы молодого человека были весьма далеки от унылой канцелярской работы.
Его увлечением была механика. Как и другие самородки того времени, свою изобретательскую деятельность Лев Сабакин начал с конструирования часов. Он задумал создать сложный часовой механизм с астрономическими данными.
Несколько лет он в свободные от канцелярской работы часы упорно работал над задуманным. Природа наделила его большими способностями, и ему удалось сделать астрономические часы. Точно неизвестно, каким образом императрица Екатерина II узнала об этом. Льва Сабакина вызвали в Петербург к двору. Изобретенные часы были приняты лично царицей, изобретатель обласкан, его наградили 1000 рублями (сумма по тому времени изрядная).
Велено было отправить изобретателя в Англию для учебы и для знакомства со знаменитыми английскими механиками.
Поездка Сабакина в Англию оказалась весьма плодотворной. Благодаря покровительству русского посла С. Р. Воронцова, Сабакину открылись самые известные промышленные предприятия, доступ в которые вообще был закрыт. Англичане ревниво хранили свои тайны.
Л. Ф. Сабакин широко использовал открывшиеся возможности: усердно учился, не покладая рук, работал. Знакомство с Уаттом, Балатоном и другими славными английскими механиками натолкнуло его на мысль взяться за создание конструкции паровой машины.
Уже через год после приезда в Англию чертежи паровой машины были изготовлены. Об этом писал посол Воронцов в письме секретарю Екатерины II Безбородько. Сохранилась документация, из которой можно убедиться, что конструкция Сабакина обладала рядом преимуществ перед другими, созданными в то время.
Изобретательская деятельность Сабакина не ограничилась только проектом паровой машины. Он создал ряд оригинальных приборов и инструментов, которые нашли применение в Англии и других странах, а также на отечественных предприятиях.
Л. Ф. Сабакин сознавал, что наступает время заинтересовать возможно более широкий круг соотечественников механикой. В этом он видел будущее своей отчизны. Он взялся за перо. Из Англии он привез две книги — одна переведенная им же, а другая авторская.
«Находясь в Англии,—писал в своей автобиографии Л. Ф. Сабакин,— я за отличное усердие и успехи, кои были представлены там в ученом собрании и одобрены, и по донесению об оном государыне-императрице от российского в Лондоне министра получил в награждение 100 фунтов стерлингов».
Дальше Л. Ф. Сабакин пишет о том, что переведенные им лекции Фергусона были «по высочайшему повелению на счет Кабинета изданы в печати и обращены в пользу мою, потом по желанию определен в Тверь губернским механиком».
В то время изобретения следуют одно за другим. А так же и награды — денежные и ордена.
Спустя несколько лет Сабакин, на сей раз уже по указу Павла I, снова едет в Англию. Ему вменяется в обязанность дальнейшее изучение английской механики, а также содействие переезду в Россию видных специалистов.
И эта поездка была успешной.
По возвращении из Англии Сабакин получил отпуск для отдыха, но уже в 1799 году по именному указу был назначен в Екатеринбург механиком при «канцелярии главного заводоуправления». К этому времени относится создание Сабакиным еще ряда механизмов, что послужило основанием для избрания его в члены Вольного экономического общества.
На Урале уже немолодой Лев Федорович развивает бурную деятельность. Передо мной два документа: «Записка об изобретенных и построенных в Екатеринбурге и по разным там казенным заводам механиком Сабакиным машинах и моделях» и «Краткое описание машин, изобретенных и построенных на Камских заводах надворным советником Сабакиным по увольнению уже его от службы».
Перечень механизмов, созданных в это время Сабакиным, невозможно здесь перечислить.
Выйдя в отставку, Сабакин продолжал изобретать. В это время умер его зять Петр Васильевич Аносов, тогда советник Пермского горного управления, а затем и дочь. На плечи старого механика легла забота об оставшихся на его попечении внуках Василии и Павле. Лев Федорович решил дать своим внукам техническое образование. Наиболее подходящим для этого учебным заведением был Горный кадетский корпус, готовивший горных инженеров.
Несмотря на столь плодотворную деятельность, Сабакин был человеком небольшого достатка, и ему пришлось добиваться, чтобы внуков его определили в корпус в качестве казеннокоштных, за счет «горного округа хребта Уральского».
Началась Отечественная война 1812 года. Управляющий Ижевским заводом, где труды Сабакина были хорошо известны, обратился с ходатайством в артиллерийскую экспедицию Военной коллегии, чтобы она содействовала привлечению Сабакина для работы на заводе. Сабакин чувствовал себя уже тяжело больным и отказался. Начальник Ижевских заводов вновь обратился с просьбой об откомандировании Сабакина. Тогда Лев Федорович ответил следующим письмом:
«По объявлению мне рапорта инспектора Ижевских заводов полковника Грена о приглашении меня на службу по оружейному заводу в должности механика и убеждению к тому от самой экспедиции честь имею объяснить оной следующее: будучи столь много благодетельствован щедротой Всемилостивейшего нашего Государя, и по уважению к нужде в механике заводу, и по не сысканию никого к замещению ее, принимаю предложение сие как знак признательности Всеавгустейшему монарху и при всей своей семидесятилетней старости жертвую ему и Отечеству последними днями своей жизни».
Здание Горного кадетского корпуса незадолго до поступления в него братьев Аносовых было заново перестроено по проекту архитектора А. Н. Воронихина.
Столь большое внимание, проявленное к единственному в стране горному учебному заведению, можно объяснить тем, что горнозаводская промышленность в начале XIX века находилась в явно неудовлетворительном состоянии и для ее подъема требовались высококвалифицированные горные инженеры.
В первые годы своего царствования Александр I принялся за преобразование горного дела. Берг-коллегия была реорганизована в Департамент горных и соляных дел. Во главе его поставили весьма энергичного человека — А. Ф. Дерябина. Ему поручили подготовить проекты дальнейших преобразований по горной части, и он взялся за дело с большим усердием. Спустя год Дерябин представил записку, в которой дал ясный анализ причин начавшегося застоя горнозаводской промышленности России.
«Управление горных заводов,— писал А. Ф. Дерябин,— гражданской властью (с 1782 по 1797 гг.) сделало в заводах такие перемены, которые на весьма долгое время останутся памятником оного (автор имеет в виду, конечно, недобрый памятник.— И. П.). Заводы пришли в упадок, начали выделывать несравненно менее металлов. Самые здания и машины, не будучи поправляемы, обветшали. Мастеровые и приписные крестьяне волновались, а горная служба, потеряв уважение, лишилась людей искусных, почему управителями заводов определяли людей, не имевших ни знания, ни опыта. Доказательством этому служит факт, что, например, в двенадцатилетнее управление казенных палат уральским горным промыслом один только воспитанник горного училища вступил в службу по заводам, а Екатеринбургская горная школа, учрежденная еще де Генниным, уничтожена. Заводы управлялись отставными писцами, а горные инженеры разбрелись по судебным должностям».
Одной из мер подъема горнозаводского производства должно было стать улучшение горного образования. Дерябин придавал этому делу очень важное значение. Им и были подготовлены законопроекты, согласно которым горное училище в Санкт-Петербурге преобразовалось в Горный кадетский корпус, единственное в своем роде учебное заведение.
Эта реорганизация преследовала цель привлечь в учебное заведение, а затем и на горную службу людей из высших сословий, поднять авторитет горных деятелей, подготовить разносторонне образованных горных специалистов. В курс наук, преподававшихся в корпусе, были введены, кроме технических и прикладных дисциплин, также поэзия, мифология, древние языки. Кроме того, воспитанников обучали музыке, танцам и фехтованию.
На программу и характер преподавания в кадетском корпусе оказывал сильное влияние один из передовых людей того времени, Аполлос Аполлосович Мусин-Пушкин. Горный кадетский корпус не выходил из поля зрения президента Берг-коллегии Корсакова, впоследствии ставшего директором его.
Вот в какое учебное заведение определил своих внуков — Василия и Павла — старый русский механик Сабакин.
У Аносовых был веселый и общительный характер, и они довольно скоро завоевали симпатии своих одноклассников. Ученики часто собирались вокруг братьев Аносовых, чтобы послушать их рассказы об Урале, о заводе, где работал их дед.
Прошел первый год учебы. На каникулах в корпусе почти никого не осталось. Аносовы мечтали о том, чтобы поехать на лето к деду, но не пришлось.
А осенью, вскоре после начала занятий в корпусе, заболел Василий. Спустя несколько дней он умер.
В делах канцелярии Горного кадетского корпуса сохранился краткий и довольно безграмотный рапорт. В нем написано:
«Воспитывавшийся в сем корпусе в числе учеников под названием хребта Уральского Василий Аносов сего сентября 6-го числа волею божией помре, о чем вашему высокоблагородию честь имею донести».
При рапорте приложен счет на похороны на 33 рубля 85 копеек.
Этот краткий документ как бы приоткрывает завесу над одной из важных сторон жизни воспитанников Горного кадетского корпуса.
Деление воспитанников на своекоштных и казеннокоштных имело не только формальное значение. В корпусе обучались люди разных сословий, разного общественного положения. Одни — сынки петербургских сановников, другие — дети малоимущих чиновников, заводских смотрителей, механиков, представители низшего сословия. И это деление воспитанников на «знатных» и «незнатных» никогда не забывалось и не упускалось из виду.
Первые — жили в довольстве и неге, вторые — часто даже недоедали. Для пропитания казеннокоштных отпускались ограниченные средства, и о содержании их заботились столь мало, что в корпусе одно время распространена была даже чесотка. Казалось, все это должно было бы сказаться и на учебных успехах. И все же лучшими учениками были, как правило, казеннокоштные, неимущие ученики, которые стремились в совершенстве постигнуть горное дело. Отсев учащихся из корпуса был большим, но главным образом за счет сынков петербургских вельмож, которым специальные науки скоро приедались.
Павел тяжело переживал смерть брата, некоторое время он чуждался товарищей, был неразговорчив. Но в строгом распорядке дня воспитанников корпуса оставалось очень мало времени, чтобы предаваться горю.
В учебные дни питомцы корпуса вставали в шесть часов утра, в семь они отправлялись в столовую. Завтрак состоял из белого хлеба и сбитня.
В восемь часов утра начинались классы. Они продолжались до двенадцати. Затем — маршировка и гулянье. В час — обед. С двух до шести — снова классы. Час на отдых; он проводился в так называемых рекреационных залах. В семь — ужин. От семи до десяти— приготовление уроков. В десять — отход ко сну.
Так был заполнен весь день: каждый час расписан, за всем строгое наблюдение. После отхода ко сну спальни обходили дежурные офицеры; они осматривали, все ли в порядке, как сложена одежда, на месте ли стоит обувь.
Но была и другая причина частых осмотров и ревизий. В положении о корпусе было предусмотрено, что «начальники отделений, маркшейдер и командир корпуса сколь возможно чаще осматривают комоды, как для наблюдения за порядком в оных, так и для того, чтобы воспитанники не имели у себя никаких книг или рукописей, могущих вредить нравственности».
Власти не были вполне уверены в политической благонадежности воспитанников, особенно малоимущих, казеннокоштных, боялись, что на них могут плохо повлиять служители корпуса.
Полицейский сыск совмещался с показным либерализмом. Последний, между прочим, сказался и в том, что в Горном кадетском корпусе, не в пример другим российским учебным заведениям, розга была почти исключена из средств «воспитания».
Большое значение придавали поощрительным мерам. Воспитанников водили в Эрмитаж, кунсткамеры, Академию художеств. В театрах столицы для учащихся снимали ложи. В самом корпусе часто давали маскарады и балы. Устраивались прогулки по окрестностям Петербурга, осмотры фабрик и заводов.
Много внимания уделялось практическим занятиям. Учащиеся под надзором преподавателей производили различные химические и физические опыты. В корпусе были верстаки, на которых воспитанники сами промывали различного рода руды, причем о доставлении руд было отдано специальное распоряжение по Горному департаменту. Во дворе Горного кадетского корпуса построили «рудник» с подземными ходами и выработками.
Таким образом осуществлялось наглядное, практическое обучение горным наукам. В мастерских корпуса и на Монетном дворе учащиеся сами плавили разные металлы.
Гордостью кадетского корпуса были кабинеты геогностический и ориктогностический, а также модельный зал. Модели можно было приводить в действие.
Кабинеты беспрерывно пополнялись новыми коллекциями. Особенно расширились они, когда директором корпуса был Дерябин. По его инициативе отправили большую экспедицию в Сибирь, чтобы описать горы этого малоизвестного края и собрать минералы, «в оном находящиеся и при том в таком количестве, чтобы не только составить из них топографическое собрание при Горном корпусе, но сверх того продавать и променивать подобные собрания».
Экспедиция была весьма удачной — кабинеты корпуса обогатились почти пятьюдесятью тысячами минералов шестисот разных пород. Первый транспорт собранных минералов прибыл из Сибири в 1814 году. В последующие годы коллекции корпуса еще расширились. Уже в последние годы учебы Аносова из уральских россыпей доставили редкие самородки золота.
Для осмотра различных пород и драгоценных камней корпус часто посещали лица, интересовавшиеся природными богатствами страны, а также ученые разных стран. Особое внимание привлекали малахитовая глыба (она была оценена в 425 тысяч рублей — суммой по тому времени колоссальной), а также найденный на Нижне-Тагильской даче платиновый самородок, весивший 10 фунтов 54 золотника. Большой интерес вызывала изумрудная друза — двадцать три кристалла длиной от одного до полутора дюймов как будто нарочно усажены были на черном кремнистом сланце. Изумительной по красоте была бирюза в кварцевой оправе.
Сотни различных камней лежали в витринах и на подставках: здесь были алмазы, топазы, турмалины, везувианы, аксйниты и прочее, и прочее. Да и сам зал, в котором помещался геогностический музей, был великолепен: потолок его был украшен живописью и аллегорическими картинами известных художников.
Павел Аносов усердно занимался в геологических кабинетах. У него была хорошая память, и он быстро научился отличать разные минералы. Именно здесь пробудился в Аносове страстный геолог.
В корпусе были и отличные библиотеки. Помимо литературы по специальным дисциплинам, в библиотеках хранились и книги, которые в те времена считались «опасными»: сочинения Руссо, энциклопедия Дидро и Д'Аламбера, натуральная история Плина, много разных книг по философии, природоведению и политике.
Правда, доступ к этим книгам для учащихся был закрыт. Воспитанники должны были пользоваться только книгами из так называемых подвижных библиотек. Начальство строго следило за тем, чтобы в последние не попало ничего такого, что может «испортить нравственность» учащихся, но административные меры не достигали цели. Несомненно, что Аносов и многие другие воспитанники корпуса знакомились и с запретной для них литературой.
Среди экспонатов Горного кадетского корпуса было немало весьма искусных для тех времен изделий металлургического производства: идеально ровной толщины лист кровельного железа в 4 квадратных аршина, бритвы, столовые приборы, прекрасное чугунное литье, изделия из литой стали крепостного Бадаева. В коллекциях корпуса было много черкесских и турецких сабель, римские мечи с искусной рисовкой, сделанные из редких сортов стали.
Металлургию в Горном корпусе преподавали профессора Архипов и Чебаевский.
Многие предметы, которые изучались воспитанниками корпуса, назывались искусствами, и это отражало действительное положение вещей.
Горное дело тогда еще оставалось искусством, оно было основано главным образом на мастерстве отдельных людей. Науку о горном деле, о наилучших методах выплавки металлов еще предстояло создать. Аносов это знал, и именно потому его так заинтересовала бадаевская сталь. В петербургских газетах тогда писали, что Бадаев применил совершенно новый способ производства стали. Павла Аносова тянуло ко всему новому, прогрессивному. Но печать, к сожалению, очень мало внимания уделяла таким самородкам, как Бадаев. Газеты были заняты официальными и светскими новостями.
Единственным органом, на страницах которого печатались сведения о разных новшествах, был «Технологический журнал» Академии наук, но его страницы были заняты разными сообщениями из-за границы. Информация о жизни русских заводов была очень скудной.
Уже тогда Аносов стал проявлять серьезный интерес к вопросам металлургии, изучал историю выплавки металла с древнейших времен, с тех пор, как человек впервые узнал о магнитном камне. Павел читал о столбах из чистого железа, которые путешественники видели где-то в Индии, знал о «небесной руде». Куски метеоритов хранились и в лаборатории корпуса.
Одно время Павел был увлечен проблемой производства металла и выделки из него наилучших орудий. Большой интерес вызывали у юноши булатные сабли. Откуда эти чудесные узоры и в чем секрет их особых свойств?
«Секрет булата, — говорили ему педагоги, — потерян».
Учился Павел хорошо, но неровно. Оценка знаний учеников производилась по стобалльной системе. Воспитанники делились на «очень хороших» (100—90 баллов), «хороших» (90—70 баллов), «изрядных» (70— 40 баллов), «средственных» (40—20 баллов) и «слабых» (ниже 20 баллов).
В классных журналах против фамилии Аносова часто можно было увидеть вместо одной отметки сложную формулу, вроде 78: 12 или 98:5. Эти двойные отметки, с одной стороны, свидетельствовали о блестящих способностях Аносова, а с другой — о том, что, увлеченный другими, более интересовавшими его предметами, он не выполнял заданий и получал самые низкие отметки; иногда его даже усаживали за штрафной стол.
Но эти промахи быстро исправлялись, и Павел опять шел в первой пятерке лучших учеников. В нее обычно входили: Петр Дюков, Петр Девио, Илья Чайковский и Алексей Батраков.
Павел учился легко. У него хватало времени на все: и на посещения кабинетов, и на чтение книг, и на игры и шалости.
В часы отдыха Павел часто рисовал. Его способности к рисованию были отмечены преподавателем рисования Редером, и по его представлению Павел был награжден эстампом «за доброе поведение, отличное прилежание и успехи в рисовальном искусстве». Позднее Редер решил отобрать из каждого класса по два лучших ученика, «особенно способных к рисовальному искусству». В этом списке на первом месте— Аносов.
Когда в корпусе стали ставить любительские спектакли, Павел Аносов начал выступать на сцене. Пьесы шли на иностранных языках. «Представление пиес,— говорилось в положении о корпусе,— производится на иностранных языках, имея целью приучить воспитанников к правильному выговору и беглости в изъяснении на сих языках».
Невысокого роста, Павел казался моложе своих лет, и его даже иной раз принимали за воспитанника младших классов. Но он ни в чем не хотел уступать и не уступал своим сверстникам — ни в учебе, ни в физических упражнениях. Ловкий, быстрый, юркий, он был среди своих сверстников почти непревзойденным фехтовальщиком.
Материал взят из книги: Пешкин, И.С. Аносов: Биогр. повесть о рус. металлурге. - Челябинск: Юж.-Урал. кн. изд-во, 1987. - 207с.