Не зная устали

— Время-то как тянется!

— Не говори!

Хотя в июне ночи короткие, заря с зарёю почти сходится, эта смена Лизе казалась нескончаемой. Шёл пятый час, самый трудный. Руки привычно крутили баранки контроллеров, а глаза против воли закрывались сами. Вот и солнце взошло. В цех прорвались его первые лучи. Наступило утро 22 июня…

Война — значит горе со всех сторон. Уходили на фронт мужчины. С первых же дней в цехе началась перестройка производства на военный лад. Работа в прокатке требует от человека большой физической силы. Женщин вальцевать не поставишь, и всё же они занимали рабочие места операторов, крановщиков, контролёров ОТК, а на мелкосортных станах «400-2» и «260» становились клеймовщицами и укладчицами горячего металла.

Всё для фронта, всё для победы! — этой мыслью жили люди с первого и до последнего дня войны. Не щадили себя. Лёгких дней вообще не было. Это была работа, когда ни спины, ни рук, ни ног не чувствуешь. Жара, копоть, в воздухе — плотная завеса металлической пыли, а вентиляция — только щели в крыше. Иногда из кабины крана даже лиц рабочих различить было невозможно. Большинство операций производилось вручную. Каждая тонна проката доставалась тяжким трудом.

Вместо нынешних подъёмных столов на стане «600» действовали два крышевых крана. На одном из них машинистом работала весёлая, не унывающая Лиза Алексеева. Пятилетний стаж работы давал право назвать её в военное время опытным оператором. На оператора надеялись, случалось — ругали. Восемь часов без смены, с едой на ходу, в такой жаре, что даже майка на теле казалась лишней. Прокатка! Одно это слово говорило само за себя. Но металл, как воздух, нужен был фронту. И люди его давали.

В последнее время Лиза с особым нетерпением ожидала конца смены. Обтирала ветошью контроллеры, отключала рубильники. В голове одна мысль: скорее домой! Но частенько внизу возле крутой лесенки её поджидал дежурный электрик Кочетков.

— Ты вот что, — говорил Иван Григорьевич, подбирая слова подоходчивей, — придётся тебе, Алексеева, вторую смену поработать, сменщица твоя не явилась.

— Но у меня сын в яслях, — возражала Лиза и в голосе её звучала тревога.

— Соседи возьмут.

— Устала. Не железная я.

— Ты пойми, — уговаривал Кочетков. — Выполним мы военный заказ или нет — лежит на твоей совести.

И невольно Лизе вспоминался плакат, висевший возле входа в цех. С него смотрел раненый солдат и строго спрашивал: «Что ты сделал для фронта?». И спорить больше не хотелось. Она поворачивалась и молча лезла обратно в кабину крана. Чувство своей, хотя бы малой, но бесспорной причастности к этой страшной войне побеждало усталость.

Зима в сорок первом году выдалась метельная, морозная. Улицы завалены сугробами. Если на стане был ремонт, женщинам, которые в такие дни убирали окалину, говорили:

— Одевайтесь потеплее, пойдёте расчищать железную дорогу.

Чистка окалины — работа не сахар, но здесь хоть под крышей. А на улице ветер и снег словно из бочки валит.

— Как жизнь обернулась. Только и слышишь: давай! — поругивался кто-нибудь из женщин.

— После войны отдохнёшь, а пока молчи и терпи, — говорила другая.

— Здесь ветер свистит, а на фронте пули.

— Тут, в Златоусте, тоже фронт.

За словом в карман работницы не лезли, ругались, а работа спорилась. Вот и рельсы, наконец, оголились. Издалека уже слышен протяжный гудок. Преодолевая заносы, на запад прошёл эшелон, а на платформах — танки, укрытые брезентом. И женщины сразу подобрели. Это ничего, что они промёрзли до костей и от холода зуб на зуб не попадает, это ничего, что хочется есть. Зато мимо них сквозь густо-белую пелену идут поезда туда, где изрыгает огонь война.

Иногда взглянут на себя в зеркало и руками всплеснут:

— Господи, да женщины ли мы?

Они были на всё готовы: грузили руду, отдавали свою кровь раненым, работали по две смены напролёт, растили детей и получали похоронные. В сорок втором в цех пришло пополнение из эвакуированных подростков 14-16 лет.

— Детский сад, как с ними работать, — шутили рабочие.

Но ребята вырастали в квалифицированных рабочих и трудились, не уступая взрослым. Лиза сама очень уставала, но учила новеньких, добрым словом старалась подбодрить.

Четверть века прошло с той поры. Е. С. Алексеева вышла на пенсию. Нет-нет да и вспомнится пережитое, подруги и товарищи военных лет — Наталья Нефёдовна Хардина, Анна Петровна Чуманова, Иван Григорьевич Кочетков, Дмитрий Петрович Михайлов и многие другие. Это они работали, не зная устали, помогая ковать победу над врагом. На смену им приходит в цех новое поколение, не знающее войны. Но есть нечто общее, незабываемое, не подвластное времени — горячий патриотизм, трудолюбие, готовность отдать все силы Родине.

Т. Коломникова, журналист.

Из газеты «Златоустовский рабочий», 9 мая 1970 г.

— Время-то как тянется!

— Не говори!

Хотя в июне ночи короткие, заря с зарёю почти сходится, эта смена Лизе казалась нескончаемой. Шёл пятый час, самый трудный. Руки привычно крутили баранки контроллеров, а глаза против воли закрывались сами. Вот и солнце взошло. В цех прорвались его первые лучи. Наступило утро 22 июня…

Война — значит горе со всех сторон. Уходили на фронт мужчины. С первых же дней в цехе началась перестройка производства на военный лад. Работа в прокатке требует от человека большой физической силы. Женщин вальцевать не поставишь, и всё же они занимали рабочие места операторов, крановщиков, контролёров ОТК, а на мелкосортных станах «400-2» и «260» становились клеймовщицами и укладчицами горячего металла.

Всё для фронта, всё для победы! — этой мыслью жили люди с первого и до последнего дня войны. Не щадили себя. Лёгких дней вообще не было. Это была работа, когда ни спины, ни рук, ни ног не чувствуешь. Жара, копоть, в воздухе — плотная завеса металлической пыли, а вентиляция — только щели в крыше. Иногда из кабины крана даже лиц рабочих различить было невозможно. Большинство операций производилось вручную. Каждая тонна проката доставалась тяжким трудом.

Вместо нынешних подъёмных столов на стане «600» действовали два крышевых крана. На одном из них машинистом работала весёлая, не унывающая Лиза Алексеева. Пятилетний стаж работы давал право назвать её в военное время опытным оператором. На оператора надеялись, случалось — ругали. Восемь часов без смены, с едой на ходу, в такой жаре, что даже майка на теле казалась лишней. Прокатка! Одно это слово говорило само за себя. Но металл, как воздух, нужен был фронту. И люди его давали.

В последнее время Лиза с особым нетерпением ожидала конца смены. Обтирала ветошью контроллеры, отключала рубильники. В голове одна мысль: скорее домой! Но частенько внизу возле крутой лесенки её поджидал дежурный электрик Кочетков.

— Ты вот что, — говорил Иван Григорьевич, подбирая слова подоходчивей, — придётся тебе, Алексеева, вторую смену поработать, сменщица твоя не явилась.

— Но у меня сын в яслях, — возражала Лиза и в голосе её звучала тревога.

— Соседи возьмут.

— Устала. Не железная я.

— Ты пойми, — уговаривал Кочетков. — Выполним мы военный заказ или нет — лежит на твоей совести.

И невольно Лизе вспоминался плакат, висевший возле входа в цех. С него смотрел раненый солдат и строго спрашивал: «Что ты сделал для фронта?». И спорить больше не хотелось. Она поворачивалась и молча лезла обратно в кабину крана. Чувство своей, хотя бы малой, но бесспорной причастности к этой страшной войне побеждало усталость.

Зима в сорок первом году выдалась метельная, морозная. Улицы завалены сугробами. Если на стане был ремонт, женщинам, которые в такие дни убирали окалину, говорили:

— Одевайтесь потеплее, пойдёте расчищать железную дорогу.

Чистка окалины — работа не сахар, но здесь хоть под крышей. А на улице ветер и снег словно из бочки валит.

— Как жизнь обернулась. Только и слышишь: давай! — поругивался кто-нибудь из женщин.

— После войны отдохнёшь, а пока молчи и терпи, — говорила другая.

— Здесь ветер свистит, а на фронте пули.

— Тут, в Златоусте, тоже фронт.

За словом в карман работницы не лезли, ругались, а работа спорилась. Вот и рельсы, наконец, оголились. Издалека уже слышен протяжный гудок. Преодолевая заносы, на запад прошёл эшелон, а на платформах — танки, укрытые брезентом. И женщины сразу подобрели. Это ничего, что они промёрзли до костей и от холода зуб на зуб не попадает, это ничего, что хочется есть. Зато мимо них сквозь густо-белую пелену идут поезда туда, где изрыгает огонь война.

Иногда взглянут на себя в зеркало и руками всплеснут:

— Господи, да женщины ли мы?

Они были на всё готовы: грузили руду, отдавали свою кровь раненым, работали по две смены напролёт, растили детей и получали похоронные. В сорок втором в цех пришло пополнение из эвакуированных подростков 14-16 лет.

— Детский сад, как с ними работать, — шутили рабочие.

Но ребята вырастали в квалифицированных рабочих и трудились, не уступая взрослым. Лиза сама очень уставала, но учила новеньких, добрым словом старалась подбодрить.

Четверть века прошло с той поры. Е. С. Алексеева вышла на пенсию. Нет-нет да и вспомнится пережитое, подруги и товарищи военных лет — Наталья Нефёдовна Хардина, Анна Петровна Чуманова, Иван Григорьевич Кочетков, Дмитрий Петрович Михайлов и многие другие. Это они работали, не зная устали, помогая ковать победу над врагом. На смену им приходит в цех новое поколение, не знающее войны. Но есть нечто общее, незабываемое, не подвластное времени — горячий патриотизм, трудолюбие, готовность отдать все силы Родине.

Т. Коломникова, журналист.

Из газеты «Златоустовский рабочий», 9 мая 1970 г.