В школе — только парни
… И было нам в ту пору 14—15 лет. Ребята из Демидовки, Бутыловки, улицы Карла Маркса 1 сентября 1944 года начали учебный год в здании нынешней школы искусств. В тот год в городе были созданы мужская школа № 3 и женская школа № 22.
Представьте себе школу, в которой далеко за тысячу учащихся и только одни парни, а учителя — почти одни женщины. А мы были далеко не золото: собранные из разных школ, мы принесли в новую для нас школу свои привычки, традиции, да и новая школа нам не понравилась. Кроме того, в первый год учёбы мы постоянно выясняли свои отношения с соседями по парте.
Помню, наш шестой класс (их было в параллели пять или шесть) состоял из трёх группировок: демидовские, бутыловские и ребята из центра. И постоянно дрались демидовские и бутыловские, втягивая в драки старшеклассников. Борьба с переменным успехом шла весь учебный год и, в конце концов, закончилась миром. В седьмом классе мы уже не дрались.
Наш класс размещался напротив учительской, и его окна выходили на сарай, где хранились дрова. Мы их постоянно пилили и кололи то по графику, то провинившиеся. В классе, справа от доски, стояла голландка. Её топили рано утром. Когда было особенно холодно, мы воровали дрова и сами топили печку.
Печка! Это было чудо! Об её круглые железные бока, с которых стёрлась чёрная краска, можно было погреться в перемену, да и учителя, давая урок, часто прижимались к ней спиной. А в углу за печкой жили мыши. И когда мы вели себя образцово-показательно, из-за печки высовывалась мышиная мордочка, и чёрные бусинки глаз с удивлением смотрели на нас.
Урок алгебры. Ведёт его молодая девушка Клавдия Петровна Вотинова. В классе гробовая тишина, но нас интересует не алгебра, а мыши и мышеловка за печкой. И вдруг в тишине раздается звонкий щелчок и мышиный писк. Кто-то с первой парты соскакивает и торжественно вытаскивает из-за печки мышеловку с мышью. Мы в восторге, а Клавдия Петровна стоит, в испуге прижавшись к доске…
Что ещё? Были чернильницы-непроливашки, из которых вечно почему-то бежали чернила. Не было тетрадей — писали на каких-то книгах. А чернила! Однажды кому-то вздумалось писать… йодом. Красиво. Тёмно-коричневый цвет с серебряным оттенком. Только быстро обесцвечивалось написанное, и ничего нельзя было прочитать.
Самой модной считалась армейская полевая сумка, могла сойти и матерчатая сумка для противогаза. Портфели долго не выдерживали — мы их хорошо использовали вместо санок. Школа-то на горе — было где кататься.
И ещё никогда не забыть граммов в 75 кусочек чёрного хлеба, посыпанного коричневым сахаром-сырцом. Нам его давали каждый день. Бесплатно. Дежурный получал порции на весь класс. Каждый брал свой кусочек и недостач никогда не было. В войну этот кусочек хлеба казался блаженством. И на какое-то время в классе наступала торжественная тишина.
1 сентября 1945 года школа переехала в своё здание на улице Ленина, где прежде размешался госпиталь. Нас поразили своими размерами светлые классы. Мы занимали последнюю классную комнату на первом этаже, в левой стороне от входа.
Трудным было не только время, но и все мы, пожалуй, были трудными, одни парни. Я, сам немало проработавший в школе, только сейчас понимаю, что учителя наши должны были обладать не только высоким профессионализмом, но и мужеством, умением разговаривать с нами, иметь громадный авторитет. И прежде всего непререкаемый авторитет был у нашего директора Николая Степановича Маркова.
Клавдия Петровна Вотинова после окончания учительского института приучила нас к алгебре и геометрии, и на уроках, и после заставляла нас учить, а мы упирались.
Иван Васильевич Пролубников, невысокий, пожилой, с тихим голосом, учитель немецкого языка. Мы с ним не спорили, не шумели на его уроке, вели себя вполне прилично.
Географию в шестом классе вёл высокий, солидный, с красивой бородкой учитель. Не помню его имени, но нам всегда нравились его аккуратность, его костюм, походка, красивая речь. Лет ему было около пятидесяти.
«Громушка», «Гром и молния» — такое прозвище носила у нас Елизавета Григорьевна Яковлева, учитель с дореволюционным стажем. Она всегда говорила громким голосом. Помню, шестой класс, занятия во вторую смену, в классе холодно. Где-то под потолком чуть светится лампочка. Наша «Громушка», закутавшись в шаль, уселась на первой парте, поставив не раз подшитые и залатанные валенки на сиденье, читает нам наизусть «Евгения Онегина». И как читает! В классе тихо, тихо.
В шестом классе у нас было военное дело и вёл его В. Булгаков, пришедший к нам после госпиталя. Занимались с увлечением. У нас были макеты настоящих винтовок (в два раза больше нас), мы ползали попластунски, учились колоть, маршировать. Уроки военного дела как бы продолжали ребячьи игры в войну.
В седьмом классе географию стала вести Анастасия Никифоровна Стулова, она и была нашей классной мамой. Об Анастасии Никифоровне говорить много не надо: все, кто учился у неё, скажут, что это был Учитель. Могу добавить: многие из нашего класса успешно окончили семь классов только благодаря её настойчивости, твердости, умению заставить нас учиться.
В далёком 1946 году мы окончили семь классов. Сдали экзамены по всем предметам и с нами ничего не случилось, никаких стрессов. Порылся в своих бумагах и обнаружил свидетельство № 71 об окончании неполной средней школы, выданное 20 июня 1946 года. Посмотрел и удивился тому, что, оказывается, из двенадцати предметов имел четыре тройки, семь четвёрок и одну пятерку — по географии.
Ф. Яблонский.
Из газеты «Златоустовский рабочий», 7 февраля 1997 г.