В Златоустовском архиве хранятся тексты радиопередач за 1942—1944 годы. Напечатанные на обратных сторонах старых объявлений, листовок со сводками Совинформбюро за предыдущие дни, текстов передач прошлых лет и т.п., эти документы создают широкую картину жизни тылового города в годы Великой Отечественной войны. Благодаря этим пожелтевшим листочкам, удалось установить некоторые факты деятельности Златоустовской редакции радиовещания, численность штата редакции и фамилии ответственных редакторов, узнать о планах работы редакции и даже о событиях в городе, как в довоенное время, так и в годы войны.
«Внимание! Внимание! Слушайте, говорит Златоуст. Передаем городской выпуск последних известий». Этими словами ежедневно в годы войны начинались передачи местного радио.
Почти в каждом доме висела «тарелка» репродуктора, у которой, затаив дыхание, слушали сводки о положении на фронте, о мужестве и героизме советских воинов. Благодаря передачам местных редакций радиовещания, трансляциям передач Московского радио, сводок Советского Информбюро, златоустовцы, как и миллионы других советских людей, имели возможность быстро узнавать о событиях на местах, стране и за рубежом. Каждое услышанное по радио слово волновало, западало в сердце. Никогда ещё живое слово, слабый человеческий голос не звучали с такой силой, как в тяжёлые военные годы.
Основным каналом радиовещания в тылу стало проводное радио. Ламповые радиоприемники в 1941 году по решению правительства в целях безопасности были изъяты у предприятий, учреждений и населения и использованы для нужд обороны.
Н. Осипова, сотрудник Златоустовского архива.
Свой рассказ о журналистах городской газеты «Златоустовский рабочий» (в военные годы она выходила под названиями «Пролетарская мысль» и «Большевистское слово»), принимавших участие в Великой Отечественной войне я начну с цитаты:
«Есть на Южном Урале небольшой городок. Со всех сторон его обступили высокие горы. От крепких каменных объятий маленьким, приземистым домикам стало тесно и душно, и они устремились вверх по крутым, каменистым склонам. А некоторые даже умудрились забраться на вершины скал, и вид у них такой, будто они насторожились, пытливо оглядывают: куда же податься теперь, на какую ещё скалу подняться».
Здорово сказано о нашем городе! Это слова из книги Павла Петунина «Огни в горах», изданной в Челябинске в 1951 году, книге, рассказывающей о Златоустовском металлургическом заводе.
С 1 мая 1942 года газета стала выходить под новым названием «Большевистское слово». Вновь вошел в практику выпуск многочисленных листовок-молний на заводах, стройках, лесозаготовках. Целые полосы отдавала в те годы газета для писем на фронт и с фронта. «Слушай, фронт, говорит Златоуст! Слушай, Златоуст, говорит фронт» — полосы с такими примечательными заголовками появлялись в газете регулярно.
25 марта 1943 года «Большевистское слово» опубликовало обращение златоустовцев ко всем трудящимся Челябинской области: «Дадим народный наказ добровольцам-танкистам!» И такой наказ трудящихся Урала, который подписали 1,2 млн. жителей опорного края державы, был в мае 1943 года вручен бойцам вновь сформированного Уральского добровольческого танкового корпуса.
22 июня 1941 года вышло два номера «Пролетарской мысли». Первый, свёрстанный накануне, обычный номер мирного времени. А второй, экстренный выпуск в половину листа, стал начальной страницей военной летописи Златоуста. В нём было опубликовано выступление заместителя Председателя Совнаркома и наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова по радио о начавшейся войне с Германией, заканчивавшееся словами: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Вечером 22 июня ответственный редактор газеты В. В. Мельман в последний раз подписывает свою газету перед уходом на фронт. Этот номер, вышедший 23 июня, уже полностью военный. На первой полосе указы Президиума Верховного Совета СССР об объявлении военного положения и о мобилизации. На второй — большая фотография митинга металлургов в ночную смену и выступления трудящихся завода им. Ленина. Людей, которые, действительно, любят свою родину, не надо учить, что сказать. Они уже готовы создать санитарные дружины, повысить производительность труда, освоить вторую и третью профессии, чтобы не было незаменимых, привести в цех других членов семьи, укреплением дисциплины и сплоченностью ответить врагу, который будет обязательно разбит.
Так выпьем за победу,
За свою газету,
А не доживём, мой дорогой,
кто-нибудь услышит,
Снимет и напишет,
Кто-нибудь помянет нас с тобой.
Жив ты или помер —
Главное, чтоб в номер
Материал успел ты передать.
И чтоб, между прочим,
Был фитиль всем прочим,
А на остальное наплевать.
К. Симонов
Молодой московский поэт Анисим Кронгауз (1920—1988) попал на Урал, эвакуировавшись из Москвы. Жил в Чебаркуле. Колесил по всей области, входил в комсомольский штаб на строительстве 6-й домны в Магнитогорске (вместе с Михаилом Львовым, о котором я уже рассказал выше). А перед этим в прифронтовой Москве вместе с Сергеем Михалковым и Алексеем Сурковым писал стихи для «Окон ТАСС», корреспондентом от «Комсомольской правды» побывал на Сталинградском фронте. Вроде бы ничего сверхъестественного для молодого парня в те годы, если бы не одно обстоятельство — тяжелейшая болезнь (костный туберкулёз). Вот что об этом написал ученик Кронгауза поэт Наум Басовский:
— Всё время, пока мы были на часовом заводе, Николай Александрович молчал. Молчал он и в то время, когда мы на машине пересекли город, выбрались на снежную равнину и вскоре очутились в сосновом лесу. Освещённый фарами машины лес казался богатырским…
— Наконец машина остановилась у новых ворот. Николай Александрович, выбираясь из машины, вдруг заметно заволновался.
—Тут туляки…— пробормотал он, заметив мой удивлённый взгляд.
Где-то совсем недалеко от нас раздалась пулемётная очередь. Затем вторая, третья. В другой стороне, тоже недалеко от нас, загрохотали пушки.
— Что это?
Директор часового завода Иван Иванович напоминает главу семейства, который очень доволен своими ребятами. Про самые тяжёлые времена и то говорит с усмешкой:
— Ну, приехали мы сюда. В спешке, конечно. То не захватили, другое не захватили и стояли вот так же, как эта «эмка»,— показал он нам на легковую машину, которая стояла у подъезда, без мотора, без фар и без колес.— А тут ещё людей нет. Приехало нас человек триста, а надо очень много. Где взять людей? Да ведь людей-то каких! Мы ведь не сапожные колодки работаем!
Что делать? Пошли к школьникам. Летчиков, мол, вы любите? Любим, кричат. Таак. А танкистов любите? Любим, кричат. Ну, вот тогда айдате к нам, учиться будем. И повалили. Честное слово, повалили.
В широкие, открытые ворота дуют страшные, пронизывающие сквозняки. Но вот мы прошли метров десять-пятнадцать, и нас обдало таким жаром, что, кажется, сейчас вспыхнет одежда, облупится лицо. Жар хватает со всех сторон: и снизу, и с боков, а главное — откуда-то сверху. И мы невольно поднимаем глаза. Наверху, почти под переплётами крыши, движется огромный кран. Захватив двумя пальцами раскалённую многотонную болванку, он тащит её. Звенят предупреждающие звонки. Они звенят повсюду, то тут, то там, нагоняя на свежего человека тревогу. Но люди спокойны. Они ловко и быстро железными крюками переворачивают металл, укладывая его в вагонетки, и отгоняют вагонетки куда-то в сторону.
— Вы что, малость растерялись, друг мой? — засмеялся Николай Александрович и, взяв меня за руку, повел по лесенке.— Это не главное. Главное вот здесь.