В одной из песен бойцов Уральского добровольческого танкового корпуса были такие слова:
Урал, Урал!
Сыны твои клянутся,
Что будем Родине,
Партии верны!
Уральцы-добровольцы были верны клятве, которую они дали своим землякам при отправке на фронт в мае 1943 года.
В ночь с 16 на 17 июля корпус был введен для развития наступления в направлении города Орла. На этом участке у противника была хорошо подготовлена оборона. Частям корпуса пришлось своими силами и средствами «дорывать» её, чтобы выйти на оперативный простор. Особенно сильные бои развернулись на реке Нугрь.
Сегодня мне хочется коротко рассказать о тех событиях последних дней войны, участником которых я был в составе Уральского добровольческого танкового корпуса.
Утром мы подошли к Одеру. Как только наши танки появились у моста, гитлеровцы его взорвали и засели в кирпичных домах по ту сторону реки. Нашей мотострелковой бригаде была поставлена задача: выбить врага из засад, занять дома.
Сначала мы решили проскочить по взорванному мосту, но это нам не удалось. Два батальона враг приковал к переправе перекрёстным огнем. Форсировать реку не было возможности: посредине она оказалась талой.
Тогда наш батальон, стоявший в резерве, передвинулся километров на 15 выше и там ночью, несмотря на ледяную воду, мы форсировали Одер, сходу взяли небольшой населенный пункт. Жаркой была эта ночь, ожесточённый бой длился до утра.
Утром к нам подошли те батальоны, что накануне были прижаты у моста. Заняты ещё три населённых пункта. Образовался плацдарм. Его надо было удержать, и в работу включились сапёры, сооружая переправу.
… На боевой машине гвардии сержант Николай Малоземов вез снаряды на передовую. Круто поворачивая баранку то влево, то вправо, он искусно маневрировал между разрывами снарядов. Но не уберегся. Легко ли? снаряд разорвался рядом с машиной, загорелся борт, а в кузове — ящики с боеприпасами. Следом шла автоколонна. Водитель молниеносно принял решение: покинуть строй машин. Малоземов не думал в этот момент о себе, он думал о других. Через несколько секунд раздались взрывы, и гривастые волны огня покатились по жухлой траве.
— Как жив остался, ума не приложу?! — изумляется Николай Иванович.
Вот так, не раз и не два, приходилось ему испытывать судьбу на дорогах войны.
Пожелтевший листок фронтовой газеты от 23 июля 1942 года. Скупые строчки рассказывают:
«Советский самолёт был подожжён огнём зенитной артиллерии противника. Пламя все больше распространялось, обжигая лица отважных лётчиков, машина теряла управление. Гибель была неизбежной. Тогда лётчик Дивиченко принимает решение. С бреющего полета он направляет горящий самолёт в проходившую по дороге колонну автоцистерн с горючим. Взрыв потряс воздух. Немцы дорого заплатили за жизнь четверых советских патриотов. Родина никогда не забудет имена героев-комсомольцев лётчика Дивиченко, штурмана Журавлёва, стрелка-радиста Мысикова, воздушного стрелка Ежова, отдавших свою светлую жизнь во имя победы над озверелыми гитлеровскими оккупантами».
А вот что сообщало Совинформбюро о боевых делах Дивиченко и его товарищей, повторивших подвиг Гастелло.
«При налете на аэродром противника самолёт был подбит огнем артиллерии и одновременно атакован истребителями. Десять самолётов было уничтожено нашими лётчиками при налете на этот аэродром».
Никогда бы не подумала, что Николай Иванович Симонов, укладчик горячего металла на стане «600», мог совершить что-то героическое. Невысокий, носит мешковатую спецовку, кепчонку, опалённую жаром. В общем, ничего примечательного. И вдруг узнаю, что наш Симонов — в прошлом воздушный стрелок, гвардии старшина, награждён орденами Красной Звезды и Славы, медалями.
— Какая из наград Вам всего дороже? — спросила я его.
— Медаль «За отвагу» — ответил Николай Иванович. — В тот памятный день, 14 июня 1944 года, я со своим командиром старшим лейтенантом Михаилом Константиновичем Коростиным попал в такой переплет, что век не забуду.
И вот что он рассказал.
В начале войны он и не предполагал, куда забросит его судьба. Случилось так, что на сборный пункт вызывали дважды, и дважды возвращался он на завод, на своё рабочее место. Работал тогда Тимофей Васильевич на заводе им. Ленина. И только 26 ноября 1942 года направили в училище. После окончания курсанты радовались, что поедут громить фашистов, но опять не попал Тимофей Васильевич на фронт, отправили в МЗО (Московская зона обороны), хотя фашисты давно были отброшены от столицы. Опять обучение в воздухоплавательном дивизионе аэростатов артиллерийского наблюдения.
Настоящая боевая жизнь началась лишь в начале 1944 года на 2-м Прибалтийском фронте. Взвод-расчёт младшего лейтенанта Т. В. Дмитриева был придан полку артиллерии, бригаде резерва Главного командования. Аэростат, на котором Тимофей Васильевич поднимался в воздух, охраняла зенитная батарея, т. к. цель эта была для фашистских лётчиков не малая.
… Первое боевое задание.
— Как только поднялся в воздух, сразу обнаружил аэродром фашистов. Срочно передаю на батарею. Первые же снаряды угодили в самую гущу самолётов противника. Быстро выбрали лебёдки — и я на земле. За каких-то 15 минут наломали фашистам дров. За этот удачный выход в воздух командование наградило меня медалью «За отвагу»…
В предвоенный год в ремонтно-механический цех металлургического завода пришла девочка Клавдия Маринкина. Ничем от подруг она не отличалась. Так же, как и другие, старалась выполнить норму. Подруги вступали в комсомол. Подала заявление и Клава. С охотой выполняла комсомольские поручения. Вскоре была избрана заместителем комсорга.
А тут началась война. Уходили на фронт те, кто плавил сталь, давал прокат. На их место становились подростки. Решила стать воином и Клава. Родные и друзья уговаривали: «Женское ли дело, воевать?» Но её решение было непреклонным. И военкомат послал комсомолку Клаву на курсы снайперов.
И вот 5 августа 1943 года Клава — на фронте под Великими Луками. На девушек-снайперов насмешливо посматривали старые солдаты, командиры разводили руками и не знали, что делать с задорными девчатами. На всякий случай оберегали их, стараясь не посылать на опасные задания.
Начало войны
День 22 июня 1941 года запомнился мне на всю жизнь. Было воскресенье, день выдался солнечный и на редкость теплый. Вся наша семья — отец, мама и младшие братья — была в лесу, рубили дрова в делянке. А я осталась дома — надо было сделать уборку и покормить цыплят. В два часа дня по радио заиграла музыка, и голос Левитана объявил о начале войны. На сердце сразу же стало неимоверно тяжело, а из репродуктора лились военные марши. Вечером, когда вся семья собралась дома, мы несколько раз перечитывали пришедшее накануне письмо Шурика (моего младшего брата, который писал из Ленинграда о том, что он окончил военное училище и ждёт назначения). Отец как-то сразу осунулся, а мама сильно плакала.
На следующий день, когда я пришла на работу (я тогда работала старшим бухгалтером отдела «Снабзапчасть» на железной дороге и была секретарем первичной комсомольской организации), всех комсомольских активистов вызвали в горком комсомола — надо было организовывать санитарные дружины и курсы ворошиловских стрелков. Я стала командиром одной из таких дружин. В дружинах мы одновременно проходили военную подготовку и учились на курсах медсестер. С нами занимались и врачи, и военные. Одним из таких военных был Константин Петрович Гуц, который прошел уже и польскую, и финскую войну, и после ранения долечивался дома, в Златоусте. В первое время с начала войны К. П. Гуц по приказу военкомата был военруком в ЖУ-4 (ныне ПУ-35) и обучал стрельбе нас и будущих допризывников. В конце 1941 года Константин Петрович ушёл на фронт.